Книга была большой, толстой и неприятно жгла руку. «Манускрипт», как ее обозвала та дамочка. К удивлению высокая и тощая как сухой березовый прут, в лиловом платье, а в волосы как будто забрался гигантский мохнатый паук, напуганный до чертиков и поэтому стыдливо прикрытый куском вуали. При первом взгляде Руц не сдержал нахального оскала, как же это, зачерствей и исчезни Маковое поле, напоминало старых недобрых пауков с болот Фаа! А она в ответ пугливо шарахнулась, точно разглядела за его спиной того, кого совсем не хотела видеть.
Рукх рассеянно махнул рукой, приглашая в собственный дом. Глянув на собеседницу только раз, он больше не обращал на нее внимания: в голове слишком назойливо крутились мысли рабочего толка. В последнее время Воля не так уж  была щедра на людей, остро в нем нуждающихся, так что поступившая вчера просьба была как глоток спасительного воздуха.
Руц покивал, слушая вполуха, нетерпеливо шагая из угла в угол комнаты, как загнанное в клетку животное. И в итоге, просто устав ждать, пока гостья вдоволь наговорится, бесцеремонно сунул деньги. Он был все равно что не здесь. Принял жирный «манускрипт», рассеянно полистал ветхие страницы, даже не пытаясь вчитываться в написанное, а только отметив про себя, что прошлом на этой земле видимо водились редкие уродцы, и поскорей выпроводил дамочку восвояси. Книга сразу же заняла почетное место среди общего бардака, пока хозяин пытался привести в порядок мысли перед предстоящим делом.

Всего дюжину назад примчался Джомбони с горящей на лице улыбкой, что-то радостно возвещающий о том, что в Бине объявилась девица, по смехотворной цене толкающая какую-то древнюю книженцию, которая, как минимум, может оказаться старым каталогом сгинувшей фауны или чем-то еще похлеще!
- Ты только подумай, - заговорщическим шепотом продолжил мальчишка, опасливо подходя поближе к склонившемуся нам бумагами мужчине. - Эта дура наверняка даже не знает, что ей попало в руки!
Руц раздраженно махнул рукой, толсто намекая, что ему не хватает света. Джомбони тут же подвинулся, зная, что если разозлить этого чудака, то потом с него и медного гроша нельзя будет стрясти. Да и еще чего похуже, он так может огреть подвернувшимся под руку томиком древнего языка, что потом мозги через уши потекут.
- Откуда? - разобравшись с наброском, брюнет бережливо убрал его в папку и, все еще не слишком-то обращая внимания на чуть ли не пляшущего на месте Джомбони, убрал бумаги в стол. Потом до хруста в суставах потянулся на табурете и наконец-то выжидающе поднял глаза.
- А!.. - мальчишка спохватился, нервно прикусив кончик указательного пальца, и затих. Очевидно, он просто не задумывался над этим вопросом. - Я не знаю... Наверное, получила от какого-нибудь старого дядюшки, пропившего все наследство кроме этой книженции. Да и послушай, какая к черту разница! Дамочка утверждает, что это настоящий верняк! Всякие древние письмена и...
- Хорошо, - резко оборвал Руц информатора, чей словесный поток грозил превратиться в удручающий монолог и окончательно надоесть.
Мужчина резко поднялся из-за стола и, мягко его обогнув, протянул монету мальчишке. Хотя из-за обрюзгшего лица, засаленной одежды и рыжих всклоченых волос Джомбони нельзя было и подумать дать меньше тридцати лет, в силу детской привычки регулярно выдавать словечки типа «верняк» и глупой надежды когда-нибудь разбогатеть, Руц не мог относится к нему как ко взрослому человеку.
- Приведи ее ко мне.

Три тяжелых удара сотрясли хлипкую дверь. Руц хмыкнул, примечая, что местечко дышит наладом. Того глядишь, не удержись он и нетерпеливо напомни о себе, то домишко рухнет, как надежды новичка на милость Воли. Такое же количество злых ударов обрушилось на дверь: она жалко дрогнула, прося быть посдержанней, но выдержала.
Открывшую хозяйку мужчина одарил оскалом. Неприятным, таким, что сразу стало понятно: дальше будет хуже. Руц поднял этот поганый манускрипт на уровень глаз, чуть ли не пихая его дамочке под нос и недовольно рыча:
- Что это, вырви монстры тебе кишки?! Что ты мне подсунула?! - напирая всем корпусом, он фактически втолкнул женщину в дом, продолжая злобно причитать что-то про то, что это смешней вопросов новорожденного фейри.
Вернувшись смертельно уставшим после дела, которое провалилось, как прохудившийся пол под ногами толстяка, Руц был намерен отвести душу за новой книгой, помня, что должен был купить, со слов Джомбони, «нечто крайне занятненькое». Тяжело представить всю силу возмущения мужчины, когда ни одно слово не совпало с древним языком. Случись это в чуточку других условиях, скажем, был бы Руц сытым и выспавшимся после удачно провернутой работы, то и отнесся бы к этому легче. Нет, конечно, не спустил бы все на волю случая, решив просто забыть это неприятное недоразумение как чужую неудачную шутку. Он все равно переполошил бы целый город в поисках одной невезучей души, только предварительно не бегал бы, изрыгая потоки ругани как последний пьяница самой заплесневевшей подворотни все три дня.

Отредактировано Ruth Rukh (2016-10-02 21:44:28)

Показавшаяся за дверью дамочка выглядела уставшей. Нет, он бы даже сказал измученной. Руц отметил это без особого удивления, чуть вскинув бровь. Этот район Бины задыхался от горького привкуса осознания, что таким, тлеющим под грузом собственной нищеты, ему и оставаться. Так что и не удивителен тот факт, что его попытались провести вокруг пальца. На какие только глупости не толкает человека острая нужда. Однако и малый намек на благоразумие Руц оставил еще за порогом собственного дома. Сейчас мужчина был готов был быстро и бескровно со всем разобраться. Впрочем, такого как он никогда не останавливала общепринятая моральная установка, что женщин и детей не трогают.
Встреченный прохладно, Руц нисколько не растерялся, напротив, сохранил запал, чувствуя, как мягкой горячей волной по плечам прокатывается злоба. Тяжело подобрать слова, которые бы в точности описали творящееся в его душе. Рукх гораздо крепче остальных ненавидит оставаться в дураках, и все же только этой тупой обидой ничего не исчерпывается. Он ловит это горькое удовольствие, щемящее сердце, которое доставляет клокочущее  внутри чувство.
Брюнет хватается за косяк, не давая чуть что захлопнуть дверь, ждет и... Смотря на это искреннее недовольство и - о Воля! - удивление на лице дамочки, мужчина хрипло рассмеялся, запрокинув назад голову. Надо думать, со стороны это должно было выглядеть весьма... устрашающе, хотя за плечами Руца и не пряталось никакой театральности. Его так сильно взбесил этот жест! И сейчас это воспринялось как чистой воды наглость - попытка (!) прикрыть обнаженное плечо истины.
Руц Рукх резко оборвал смех и пристально вгляделся в глаза Ив, однако, не увидел в них ничего кроме того, что сам хотел найти, и хищно оскаблился.
- Ты знаешь, что мне подсунула, - не слыша чужих слов, продолжил мужчина. - Сплошное... Как это вы, люди, говорите, шарлатанство! - люди Руц проговорил с таким отвращением, почти плюнул в лицо женщине, точно ненависть была неподдельной. Хотя кто сказал, что оно было не так?
Чужая дерзость поддевает сильней и Рукх медленно выдыхает, зная, во что может превратиться, если хоть сколько-то не будет следить за собой. Он должен постараться решить все мирно.
- Нет, не мог бы, - еще полшага вперед и он вплотную пододвигается к дамочке. Только высокий женский каблук не дает устрашающе нависнуть. - Мне не нужны твои разрешения.
Теперь Рукх говорит медленно, разжевывая на слоги. Жестко пихает в чужие руки манускрипт, сопровождая это:
- Глупый выдуманный язык, глупые выдуманные твари. Удивительно, сколько времени ты на это положила и какие жалкие гроши взяла.
Хотя собственная глупость остается незамеченной. Смешно, Руцу и мысли не приходит в голову, что это может быть осколок чужой ему цивилизации. Чужим поэтому может оказаться и язык, скажет мало-мальски смышленый человек и скорее всего постарается докопаться до истины. Найдет того, чьи руки продали артефакт, лихо улыбнется и по-панибратски постарается узнать как можно больше. Только Руц сейчас скорее был зверем, чем тем самым интересующимся. Уставший, давший волю чувствам, можно сказать, он сейчас и не думал.
Сначала осторожно, почти ласково, мужчина положил большую ладонь на хрупкое плечо... и резко сжал, зная, какой болью вздрогнет все тело.
- Забирай свою игрушку, а мне возвращай деньги.
Да какие там деньги, так, гроши как ни глянь. Все же это было больше символическое, желание взять верх и получить доказательство.

Манускрипт отлетает в глубь комнаты, с характерным звуком шмякаясь на пол, но никто не обращает на это внимания. Руц смотрит в глаза дамочке с плохо скрываемой злостью, подбирая выражение покрасноречивей. Во всяком случае, он выглядел так, точно его разрывало перед выбором, обозвать эту красотку последней шмалью или недалекой сукой. Надо отдать должное, проживя в этом мире столько лет, понимаешь, что выражения твоего мира блекнут в сравнении с языком этого мира.
Однако Руц не успевает ничего предпринять, секунда - и он рычит от боли, по инерции цепляясь обеими руками за гнездо на голове этой сумасшедшей, пытаясь оторвать ее от себя. Но проходит еще мгновение и он медленно выдыхает, возвращая себе остатки самообладания, и, крепко сжав два хрупких плеча, рывком отталкивает от себя женщину. Слышится треск - окровавленный лоскут  бесшумно падает на пол. Рукх молча проводит взглядом кусок ткани, не мигая, смотрит на следы чужих зубов, набухающие бусины крови и наконец-то поднимает глаза на нее. Последнее, что он услышал - обрывок фразы, который коротко и ясно дал понять, что если ему здесь что-то надо, то он может забрать это только силой. Слова тут бесполезны. Столько же бесполезно старание держать себя в руках.
Еще один глубоких вдох. Мужчина наклоняется, простым и ловким движением извлекая из сапога кинжал, и делает первый шаг. Все происходит в полной, давящей на сознание звенящей тишине, так что если бы кто снаружи и решил рискнуть, сунувшись туда, куда делать это следует в последнюю очередь, он бы решил, что все кончилось. Так просто и быстро. Злобный мужской вскрик, тихий треск, звон разбившейся чашки - и все.
Секунду Руц медлит, но не потому что хочет дать фору этой полоумной, мгновение нужно ему, чтобы собраться. И тогда он срывается с места, одним хищным движением преодолевая разделяющее их расстояние, и приставляет лезкие к белой шейке. Свободной рукой сжимает тонкое запястье, так, что скоро должен послышаться хруст костей. Смотрит долго, в глаза, с яркой злобой, желанием подавить и взять вверх.
- Или так, - наконец-то Руц тихо выдыхает в лицо дамочке, - или я перережу тебе глотку и все равно заберу то, что хочу, - Он не говорит «что по праву принадлежит мне», потому что кто бы тут что ни сказал, сделка была чистой. И сейчас то, что он имел право забрать - был тот пропахший скукой жирный манускрипт.
Мужчина давит чуть сильнее, оставляя тонкую красную полоску, давая понять, что не шутит. Ему нисколько не будет потом жаль, его не будет мучать совесть, как это говорят люди, он убьет и забудет. Иначе, оплакивая каждую шкуру, чье брюхо он вспорол, его жить была бы похожа на бесконечную вереницу ночных кошмаров. Возможно, что Рукх бы даже что-то сделал с собой, стараясь унять боль, причиной которой был фактически он сам, однако, ничего этого не было. Руц одновременно зол и спокоен, его руки не дрожат, он смотрит глаза в глаза.
- Ну?
Руц знал, что его могут обмануть. Согласиться отдать деньги, закончить все мирно, если еще так можно выразиться, а потом заехать по виску разделочной доской, всадить под лопатки кухонный нож или придумать еще что-то, но он знал, что так может произойти. Возможно, даже ждал этого, потому что помимо холодной решительности в его глазах горел азарт.

Рука мужчины не вздрагивает, когда находит в чужих глазах проясняющуюся нитку отчаяния. Он молчит, не убирая лезвия, и ждет. Чуть трогает собственное удивление, что он так терпелив. Голос внутри зло посмеивается: в Сказке он бы, не спрашиваясь, убил эту дамочку и забрал то, что хочет. Руц не дает этой мысли развиться, давит ее как муху и ждет.
Глаза наполняются слезами, но это плевать. Сейчас смотря на это перекошенное от искреннего страха женское лицо, он больше не видит прежней злости, готовности стоять за свое вплоть до разодранной глотки. И это невольно заставляется улыбнуться. Руц думает, что наконец-то добился желаемого. До этой полоумной дамочки дошло, что с ним лучше не разыгрывать семейных ссор, он ни за что не пошел бы на попятную.
Но дальше он только и успевает, что открыть рот, прежде чем слышит это. Надо признаться, это ставит в тупик. Рука, сжимающая кинжал, вздрагивает, и тогда Рукх внимательней вглядывается в чужой ужас, надеясь разглядеть в нем что-то, чтобы дало ответ. Что за чертовщина происходит.
- Не... - но его снова прерывает нервный взвизг.
Не понимает, что происходит. Его дурят или эта помешанная... На самом деле помешанная? Руц быстро оглядывается, надеясь увидеть что-то, что дало бы ему подсказку о том, что происходит. И все-таки он не находит ничего кроме ветхой мебели, осколков и раскрывшегося корешком вверх манускрипта.
- Тихо! - сухо командует он. Чужой плач раздражает, потому что мешает думать. Весь настрой, вся злость и колющее чувство азарта разом пропадают. Люди про такое говорят «как ушат ледяной воды на голову вылить». Да, это вполне сейчас описывало его состояние. Растерявшись, Руц старался окончательно не потерять контроля над происходящим. Однако непривычное чувство неуверенности подкашивало. «Должно быть, я слишком сильно устал», - уговаривал он себя.
Не выпуская запястья дамочки, мужчина делает несколько шагов назад, утягивая ее за собой. Даже если эта бешеная сошла с ума, он не может уйти просто так. К горлу подступает рвотный рефлекс при мысли, что сюда нужно будет вернуться.
Выйдя на середину комнаты, которая, к слову, была безобразно мала, Руц толкает женщину в старое кресло. Последнее скрипит и только.
- Ты, - не убирая кинжала, подходит ближе - нависает сверху, - Должна мне деньги, - Ему совсем не хочется подыгрывать. Строить из себя какого-то «папочку» (Что это вообще, вырви Смерть кишки, значит?!), но теперь хочется решить все побыстрей.
На секунду Рукх отвлекается, в пару шагов преодолевая пространство комнаты, и с силой захлопывает дверь. Из темноты улицы уже сверкает пара любопытных глаз. Свидетелей еще здесь не хватало.
- Вернешь их мне и я ничего тебе не сделаю, - он говорит вкрадчиво, почти поет колыбельную. - Не вернешь, - он поднимает кинжал выше. - Пеняй на себя.
Хотя кто сказал, что это сумасшедшие? Это могла быть игра на публику или эта идиотка так перепугалась при виде оружия, что вспомнила семью. «Вниматальней», - приказывает себе Руц. Все уже начинает надоедать. Да, он в таких вещах никогда не отличался особым терпением.

Он медленно вдыхает, смотрит ей в лицо и аккуратно, украдкой заглядывает в чужое сознание, так, как если бы кто-нибудь подсматрел за представлением, чуть отогнув полу тяжелой шторы; и выдыхает. Руц увидел мало, но и этого оказалось достаточно, чтобы звонко щелкнуло в сознании: у этой дамочки истерический припадок. Или вроде того. Будучи увлекаемым по жизни многим, его никогда особо не захватывала психология. Тем более, в его родном мире окружающим не было до этого дела. Но так или иначе, все стало на места. В каком-то смысле.
Руц внимательно следит за чужими движениями: скривившаяся полоска губ, скатывающиеся по щекам слезы, намертво зажатая в руке чашечка с щербинкой. Растерянность схлынывает, теперь он точно знает, что происходящее находится в его руках. Все еще. Подыгрывать он не собирается. Не так ли?
Мужчина молча наклоняется, пряча кинжал обратно в сапог. Угрожать физической расправой тому, кто помешался при виде оружия - глупо, не находите? Так ситуация может забуксовать сильней. А он - Руц более ли менее успокоившись, неожиданно это вспоминает - был намерен решить все относительно мирно. Как раз без кровавой расправы. «Что в очередной раз доказывает, что сто шестьдесят три года жизни ни к чему не привели. Никакого тотально самоконтроля, а все только намеки.»
Теперь остается только следить, что у них в итоге получится. Он не может сказать, чтобы так сильно был заинтересован. Помешанных в Сказке всегда было хоть ложкой ешь и Руц предпочитал держаться от них на расстоянии. В какой-то степени и в силу мер безопасности тоже, потому верил, что безумие можно подхватить как простуду.
И все же...
- Тварь, да, - говорит, чтобы хоть что-нибудь сказать.
Эта помешанная немного успокаивается, хотя рыдать не прекращает, но хотя бы не визжит. Забыв о «папочке», забирается все дальше в дебри маразма. Руц заглядывает в ее сознание еще раз, надеясь на быстрое разрешение своих вопросов, но видит только несколько беспорядочных картинок: мужчину и ее саму, что-то с жаром обсуждающих; какие-то травы, настойки, все того же мужчину со ступкой в руках. Рукх нервно дергает головой, высвобождаясь из чужой сети мыслей. Он слишком устал, чтобы смотреть внимательней и глубже. Тем паче сложней рыться в забродивших мозгах.
Но Воля к нему сегодня явно благосклонна. Она сама все говорит и Руц уже готов взять свои слова обратно. Это становится интересно. К черту деньги. Рукх пожирает взглядом чужие шрамы, понимая, что тот, кто их оставил, делал это не беспорядочно. Ритуал? В голову приходит мысль о магах крови, сродни тем, что можно было изредка встретить в родном мире, однако, здесь что-то другое. Как-то читал про людей, веривших в святость человеческой крови... Или вроде того. Теория была настолько глупой, что он предпочел в нее не углубляться.
- Книгу? - вопрос заканчивает приподнятая бровь.
Руц оборачивается к манускрипту, сиротливо приютившемуся в углу комнаты. Не дожидается ответа, шагает - аккуратно берет книгу, которая в две минуты приобрела невиданную им раньше значимость, возвращает женщине. Делает все медленно, чуть ли не чинно, и только потому, что старается разрешить набухающие в голове вопросы: это не бессмыслица? Эта женщина тоже из другого мира? От кого им нужно спасаться?
- Зачем снимать перчатки? - он выбирает самый невинный, все же решаясь подыграть.
Хорошо, теперь он будет тем, за кого она его принимает.

Руц молчит, игнорируя все обращенные к нему вопросы. Все равно, даже если бы захотел, он ничего не смог бы ответить. В Сказке не принято обтягивать книги человеческой кожей; в Сказке немногие следят за фазами лун, потому что неизвестность может настигнуть и иначе.
С треском оторвал рукав рубашки, использовав его в качестве жгута. Укус оказался таким глубоким, что кровь не переставала идти. Смешно и глупо, что он не заметил раньше.
Теперь эта женщина выглядит спокойной, несмотря на то, что кошмар все еще ее не отпустил. Наблюдать за этим безусловно интересно. И, что еще приятней сейчас, едва ли опасно. Ей, конечно, удалось укусить его, однако, Руц воспринял это как чистую случайность - удача ему не улыбнулась.
Но все меняется быстро. Использовав прежний прием, Рукх понимает, что все закончилось.
- Говорила... - медленно начинает мужчина, но следующий вопрос заставляет его ухмыльнуться. Что, неужели сейчас все повторится? Он уже и думать забыл о грошах, которые отдал за этот пылесборник - теперь Руцу нужна была информация. Разыгравшегося на его глазах представления вполне хватило, чтобы заставить поверить - это может быть нечто стоящее. А раз у него нет подходящих материалов, чтобы расшифровать все написанное, ему нужна она. Едва ли этот мир может быть связан со Сказкой, но найдя проход в один мир, почему нельзя открыть портал в следующий?
- Сначала ты назвала меня папочкой... Потом схватила книгу, стала говорить что-то о человеческой коже, полнолунии... - он медленно подходил все ближе. - Ты тоже не из этого мира, не так ли? Можешь не отвечать, тут и так все очевидно.
Руц прижимает ее к стене как в первый раз. Только на этот раз не использует оружия, надеясь избежать повторений.
- Забудь о деньгах. Мне нужно то, что знаешь ты. Об этой книге, о твоем мире, в общем, обо всем.
Можно было бы самому запустить руки в ее сознание, но эта работа, требующая времени и кропотливого исполнения. Тем более видения зачастую беспорядочны, так что на то, чтобы связать все воедино уйдет еще больше часов. А это не единственная его забота.
- Я могу дать тебе денег, твоему положению не позавидуешь.
Пыль, старая мебель, рассыхающиеся половицы, ожидаемо, если и вода заплесневела.