Это раздражало. Вся эта наигранность, фальшивые улыбки и не менее фальшивые приветствия. Пустые разговоры и скрытая неприязнь, а иногда и высокомерие, которое проскальзывало при виде него или подобных ему. Тех, кому нужны спонсоры. Тех, кто не является аристократами, но крайне полезен им – собственно, это главная причина, по которой его и пару таких же «безродных» пригласили на сие светское мероприятие.
Да еще и не просто прием, а маскарад – барон оказался затейником. Поэтому пришлось напяливать дурацкую маску, которая значительно сужала обзор, и терпеть этот беспредел в виде чехарды раскланиваний, улыбок, пожатий, вопросов на тему «как поживает ваш супруг или супруга», повторных расшаркиваний, очередных ничего не значащих улыбок, шума, суеты, музыки, духоты. Душно, очень душно.
Джейсон немного нервно потянул ворот сорочки в сторону, чертыхаясь от того, что нельзя просто встать и уйти, сняв и рубашку, и фрак, и этот чертов шейный платок, который больше всего мешал. Ему неимоверно хотелось сейчас оказаться в лаборатории в своих старых тапках, потертых штанах и халате, потерявшем свою былую белизну. Ему хотелось творить, мастерить, создавать. А никак – Черт бы вас побрал! – не страдать от духоты на этом откровенно скучном мероприятии.
Ему нужно было выпить. Вернее, не так: ему нужно было напиться, но ровно до такого состояния, чтобы свободно расточать вежливые улыбки, которые выверены по секундам – Идиотский этикет! – расточать комплименты, которые не всегда соответствуют истине, и пытаться не придушить очередного аристократишку за его надменный взгляд. О да-да, конечно, вы же ведь все такие чистые и благородные. Он понасмотрелся на таких за все время своей работы, когда на заказ делал очень интересные приспособления для уважаемых графов, баронов, виконтов и прочих. А особенно его радовали заказы на вибрирующие накладные достоинства, предназначенные для женщин и их доминирования над гордыми, непорочными аристократами.
Бёрн взял бокал с шампанским и теперь медленно пил его, хмуро смотря на мир сквозь прорези в маске. Все они носят маски – и он, и они. Ну да, конечно, пустили бы его в том виде, в котором он обычно предстает перед большинством служащих Интеграла. А не в этом костюме, в котором он чувствовал себя большим клоуном, чем когда-либо. Ему казались неудобными эти черные классические брюки, бардовый жилет с золотистой вышивкой и черный фрак.
Он был здесь лишним. Это понимали все. Это понимал и он.
Но также все понимали, что иметь хорошего механика в своем распоряжении, да еще и делающего на заказ весьма специфические механизмы и предметы, нынче, в век технологий, крайне важно. Иногда от этого подчас зависела работа группы заводов.
Поэтому все здесь приходили к консенсусу: аристократы терпели плебеев, хоть и весьма талантливых, а плебеи мирились с высокомерием первых. Радуясь, очевидно, оказанной чести.
Второй бокал медленно пустел, и Джей наконец-то стал ощущать, что его отпускает. Будь он в компании не столь обширной и более знакомой, все бы не ограничилось этим. Но нет, сейчас надо контролировать себя, следить за манерами и просто изображать болванчика.
Какое-то скопление привлекло его внимание, заставив оторваться от разглядывания одного из украшения вечера – пышногрудой, молодой прелестницы с очаровательными ямочками на щеках и груди. Напротив него сидела женщина, смутно знакомая. Обсидиановые глаза, ярко выделяющиеся на фоне бледной кожи, украшенной черными точками, что казались пикантным дополнением. Черные, как смоль, волосы и темные брови. Он видел женщину не столь красивую, сколь обладающую редким достоинством. Она была истинной хозяйкой вечера, а не барон и его жена, вполне обыкновенная.
Джейсон любил подобных женщин. Роковых, страстных, жестких и мягких одновременно. Тех, в которых таилась загадка, изюминка. Тех, которые приковывали взгляды, и ты никогда не поймешь, что в ней такого.
Она была женщиной с большой буквы.
Третий бокал он опрокинул в себя почти залпом. Прием переставал быть таким скучным, а музыка уже казалась вполне приемлемой. Платок больше не сдавливал шею, и Джей его поправил.
Он пока так и не вспомнил, кем являлась знакомая незнакомка, что было неудивительно – он редко запоминал вещи, не относящиеся к его работе. Но она его покорила чем-то.
Алкоголь ударил в голову больше, чем хотелось, и мозг выдал лишь одну мысль: «Сегодня она должна стать моей». И плевать, что он никто в этом сборище высокородных индюков. Плевать, что она может посчитать его несмышленым мальчишкой, который недостоин ее внимания. Плевать, что здесь найдутся люди красивее, галантнее, убедительнее, чем он. Плевать, черт побери!
Бёрн прикрыл глаза и направился к своему нынешнему покровителю, который и был причиной его появления на этом сборище аристократии.
- Милорд, - о да, сим покровителем был один из графов. Тот еще затейник, к слову. – Я прошу Вас представить меня госпоже, что нынче не обделена вниманием других.
Ошарашенное лицо графа свидетельствовало о том, что Джейсон в очередной раз где-то накосячил. Впрочем, ему не привыкать. Извиняющая улыбка и ответный понимающий, взгляд с ноткой презрения – пять минут позора и его с благоговением к уважаемой персоне просветили, кем же является та самая госпожа.
Ну да, Бёрн, губа у тебя явно не дура. Позариться на саму Герцогиню Бина.
Наверное, будь в нем меньше алкоголя, Джейсон бы и сам оставил эту затею. Но нет, не сегодня. Сегодня глаза следили за ней, за ее случайно пойманным жестом, наклоном головы, невесомой и загадочной улыбкой, достойной полотен Рафаэля.
Ему не стоило столь явно выказывать свой интерес, находясь в такой близи от нее.
Он на мгновение прикрыл глаза и вздохнул, пытаясь вернуть самообладание. Ни черта не получилось, конечно же. Сердце забилось быстрее, а руки похолодели, став почти ледяными. Он уже смирился с тем, что и для этой женщины станет очередным чудаком, странным, жалким воздыхателем.
«Черт побери, Джейсон! Ты же не сдаешься так просто. Какого черта, спрашивается, ты ведешь себя как будто тебя голым вытолкнули на сцену балета и заставили танцевать танец лебедей?» - и правда, какого черта.
Эта мысль вернула необходимое самообладание. И ту часть безрассудства, которую он пытался ото всех скрыть. Ну уж нет.
Он не намерен и дальше засовывать себя в рамки, поставленные кем-то. Толпа, все это толпа, только высшего уровня. И он, один из гениальных ученых Веспероса, по определению стоит выше, чем они. Он вне этой толпы. Что ему дело до их рамок?
- Ваша Светлость, позвольте представить вам мистера Джейсона Бёрна, одного из лучших механиков, что я когда-либо знал, - и вот он, момент истины. Ну давай, мозг, выдай что-нибудь этакое.
- Я крайне рад знакомству с Вами, Ваша Светлость, - легкое касание губ ее руки. Достаточно для того, чтобы почувствовать аромат ее кожи, пробивающийся сквозь парфюм. – Вы никогда не задумывались над тем, чтобы поучаствовать в каком-либо весьма занимательном эксперименте?
Апогеем сего стала сдержанная ухмылка и насмешливый взгляд, обращенный к Герцогине.
И пусть его потом хоть со скандалом вышвырнут отсюда, но она точно его запомнит!

Она была бледна. Она была прекрасна.
Ее кожа, напоминающая тонкий фарфор, который на свету просвечивался почти как стекло, позволяла ярко выделять голубоватые вены. Она подчеркивала темноту ее волос и глаз. В то время, как ее глаза скользили по его весьма скромному и даже скучному одеянию, Джейсон изучал детали ее платья, гармонирующего с ее внешностью. Все было подобрано с редкой изысканностью, так, чтобы выглядеть достойно, невычурно. Элегантная простота.
Губы Бёрна тронула легкая улыбка, а в глазах на мгновение отразилась печаль. Он задумался о том образе, который преследует его уже несколько лет. Его мечта, его Галатея. То, что он жаждет создать, воплощение женщины, чувственности? Какой она должна быть? Такой же, как Герцогиня, роковой и сдержанно-страстной? Или же наивной, невинной?
Что за мука выбора! Нельзя ли совместить в одной все эти качества? Если он найдет такую женщину, то определенно сделает прототипом своего творения – и это было бы наилучшей похвалой для нее. Увы, но на любовь к человеку Джейсон Бёрн не был способен. А, быть может, то было обратной стороной желания найти идеал, которого не существовало здесь. Которого он не мог найти и отчаялся найти? Кто знает…
«Тебе бы психиатра, Бёрн», - пауза затянулась, и подозрительная тишина вокруг заставила вернуться в реальность. Он поднял голову, оторвавшись от ее руки, краем глаза наблюдая замешательство графа. А, ну да, он же ведь сейчас нарушил этикет, показал себя нахальным юнцом. Впрочем, плевать.
Ведь Ее Светлости, кажется, это даже нравилось.
- Экспериментальной медицине? Вполне положительно, Ваша Светлость, - его глаза заволокло легкой тенью воспоминаний о том, как он препарировал парочку трупов монстров, убитых доблестными солдатами Интеграла. Всегда интересно узнавать что-то новое. Иногда он ассистировал другим ученым, занимающимся как раз опытами с живой материй – таки за механизмами следить надо было. Да и за неимением свободных рук любой ученый будет к месту.
Но, сдавалось ему, что Герцогиня говорит просто о медицине, в которой он не так был силен.
Он посмотрел в ее глаза, стараясь тщетно понять, какую реакцию в ней вызвало его маленькое представление. Гнетущий взгляд, который обычно был призван утихомирить нашкодившего ребенка, сейчас был обращен на него, и Бёрну захотелось еще больше выкинуть что-то эдакое. Ну раз считают шалуном, то почему бы и нет, собственно?
Но пока он мог позволить себе не сдерживать широкую улыбку. И да, плевать на этикет. Пора уже забыть о нем. Если ему удастся, то он заполучит более значительного покровителя, чем тот же граф, который сейчас стоял с таким видом, будто не знал, кланяться ли в прелестные ножки Герцогине или просто убить его, Джейсона, на месте. Ну или и то, и другое сразу.
- Вы правы. Джейсон. Но если быть честным, мне совершенно все равно, как меня будут называть, - он хмыкнул, припоминая, как его радостно материли и посылали, когда Интеграл гудел в очередной раз по его вине. Или, когда он приставал к новичкам с традиционным предложением стать жертвой экспериментов, чем пугал их неимоверно.
Глупые люди, так заботящиеся о собственной шкуре, которая в конечном счете все же сгниет, преданная земле.
А в жизни надо успеть попробовать если не все, то многое.
- Вы отчасти правы, Герцогиня, - он слегка наклонил голову, отдавая честь ее уму, который позволил точно определить цель его нахождения на данном мероприятии. – Но только отчасти. Если бы не уважаемый граф, я бы не решился сегодня и носа выказать из дома.
За окном стучал дождь, мелкий и противный. Тот тип дождя, который обычно раздражает более всего именно тем, что он незаметен и заметен одновременно. Как только выходишь из дома, то кажется, что его и нет, однако эти мелкие капли заставляют с каждым шагом испытывать все большее разочарование от того, что дождь все же идет.
- Терпеть не могу дождь, - задумчиво произнес он. – Прошу прощения, я отвлекся. Поиск покровителя не является жизненной необходимостью, а вот подопытных… В этом Вы правы, Ваша Светлость. К сожалению, последних критически не хватает. Все слишком пекутся о том, чтобы не нарушить покровы, забывая о том, что боль может приносить наслаждение подчас большее, чем просто ласки.
Он вновь ухмыльнулся, но уже не так нагло. Скорее, недобро. Глаза на мгновение стали отражением его души, и показали тень безумия, презрения к людям и их страхом перед чем-то новым, неизвестным. Его взгляд был обращен на шею Герцогини, ее бледную кожу, которая так и притягивала взоры.
- Позвольте задать вам нескромный вопрос. Вы хорошо себя чувствуете? – он смотрел на нее с легкой озабоченностью. В ней ощущалась какая-то слабость, которую он принял за томность, но это была именно слабость. То, как она дышала, нездоровая бледность, что была сильной даже для такого типа кожи – все это заставляло подозревать… - Корсет, я прав?
Одна из самых главных проблем современных женщин – корсеты, перетянутые так сильно, что некоторые, особо рьяные красавицы, падают в обмороки на радость ловящих их кавалеров. Впрочем, этот маневр мог никак не относиться к недостатку воздуха, но это другая история. В данном случае причиной мог быть корсет и духота, появившаяся благодаря тесноте пространства и наличия большого количества гостей.
Джейсону это казалось глупостью, эти дурацкие корсеты, эта травмирующая мода, неудобная, сковывающая, хоть и привлекающая внимание противоположного пола. Бёрн тихо фыркнул, выражая все, что он думал по этому вопросу.
- Не позволите ли Вы мне помочь, - он не сомневался, что конструкция корсета будет обычной, такой же неудобной, как и все остальное одеяние. – Клянусь, что Ваша часть не будет запятнана даже в мыслях.
Никому другому он бы не подал руки помощи. Но только не женщине, чья кожа и глаза его привлекли с первого взгляда. Да и что греха таить, он был бы не прочь, дотронуться хотя бы украдкой до нее. Кожа, чудесная, фарфоровая кожа.
Он протянул к ней руку ладонью вверх, предлагая свою помощь.
- Взамен же попрошу лишь танец. Надеюсь, это не слишком наглая просьба с моей стороны, - тень улыбки вновь вернулась на его лицо, впрочем, глаза не выражали ничего.

Графа можно было выносить, при чем вперед ногами. Джейсон не был медиком, но даже он мог определить, что еще пару таких выходок граф просто не переживет. Он и так то бледнел, то краснел, не знал, куда себя деть. Все это крайне забавляло механика. И, как выяснилось, Герцогиню, которая совсем не пожалела беднягу, высказав, что его поступок был не обдуман, а протеже так и вовсе, наглец. Все это вызвало полуусмешку у Бёрна и новый виток мыслей на тему высокомерных аристократов, заботящихся о своей репутации и заднице.
Сам он уже давно смирился, что этот клиент будет для него потерян – вернее нет, не так. Он, конечно, будет наведываться к Джейсону, но уже максимально скрытно и без посредников. И, скорее всего, с просьбой не ставить клейма на механизмы. Впрочем, если все это будет оплачено, то почему бы и нет. К тому же, многие присутствующие здесь аристократы запомнят его, а некоторые вполне одобрят его вызывающее, где-то хамское, поведение. В мыслях, естественно. А вот потом, когда страсти поутихнут, они вполне спокойно придут к нему, дабы заказать то, что может сделать он. И вот тогда ему аукнется дерзость и безалаберность, которую он демонстрирует сегодня.
Впрочем, нельзя было сказать, что Джейсон старался кого-то изображать. Напротив, он пытался именно быть тем, какой он был. Носить маску молчаливого визитера, впущенного по милости богатых и родовитых господ, молча терпеть пренебрежение, быть экспонатом, к которому испытывают то ли презрение, то ли восторг, как в случае кукольно красивых протеже – все это не для него. Бунтарский дух, тень безумия, эксцентричность заставляли его вносить в хаос, разрушать привычные устои общества и мира.
Он был таким, какой он есть. Чудак, наглец, человек, не испытывающий особой жалости и сочувствия ни к чему, что не состоит из железа, эксцентрик, безумец, гений. И он не собирался прятать свою суть. Ведь ничего так не важно в этом мире, как свобода. 
Просто возможность быть собой, жить, мыслить, творить.
Но люди, собравшиеся здесь в этот дождливый вечер, думали иначе.
Он почти что ощущал ненависть, ревность, презрение, негодование, исходившее ото всех вокруг. Вся эта сцена, нелепая в своей сути, завораживающая свей комичностью и простотой, банальная, странная, для кого-то непривычная – все это напоминало театр. А они с Герцогиней были главными актерами. И сейчас к ним было приковано внимание толпы, жаждущей хлеба и зрелищ, ждущей, алчущей.
Джейсон начинал нервничать, что выражалось в холоде, растекавшемся по венам. Неестественная для многих реакция – холодеющая кожа, почти обжигающая при прикосновении, была единственным, что выдало б его напряжении. Внешне он старался никак не отступать от своей роли, своего Я.
Повисла тишина, прервавшаяся резким шлепком.
Боль. Боль была первым, что он ощутил, когда осознание произошедшего еще не пришло.
Джейсон недовольно поморщился – щека горела от удара. Он аккуратно поднес к ней свою руку, приятно холодившую кожу – его проблемы с кровообращением на сей раз пришлись как никогда кстати.
Мгновением позднее пришло осознание произошедшего. Нет, он не был ошеломлен или что-то подобное. В самом деле, что он мог ожидать от алкоголя, который уже почти выветрился из его головы, и от женщины.
«Пожалуй, я и впрямь перегнул палку. Жаль», -  его глаза выразили сожаление и холод, который он почти физически ощущал. Он в который раз убеждался, что люди существа слишком сложные, непонятные, и их, увы, не запрограммируешь. Механизмы в этом смысле более логичны, более просты. Не приходится испытывать никаких неудобств, чтобы понять, что им нужно, что они говорят, что хотят. Сломались – выкинь, замени, почини. Но люди…люди подвластны эмоциям, бесполезным, глупым, все усложняющим.
Джейсон не знал, не понимал всех этих светских игр, принятых в этом обществе, и даже не хотел пытаться вникнуть во все тонкости. Наверное, так было нужно – весь этот фарс, но он этой нужды не понимал.
Тем не менее, когда все люди потеряли к нему и Герцогине интерес, а граф в это время под шумок исчез из поля зрения двух главных героев данного представления, Джейсон невнятно хмыкнул и вновь перевел взгляд на женщину.
- Вполне неплохо, Ваше Сиятельство. Даже удар от Вас не столь болезненный, - что было вполне себе правдой. Когда выходит из строя какой-нибудь робот, а ты – первый, кто попадается ему на пути, то пощечина, по сравнению с тем уроном, почти как прикосновение пера.
Он почтительно поклонился женщине, стараясь выглядеть пристыженным, хоть этого самого стыда не были ни толики.
- Прошу прощения за свои столь дерзкие слова, они были вызваны искренней заботой о Вас, - да, Джейсон, врать ты научился отменно. Забота о людях? Ну да, ну да. Мифическая в его случае вещь, непознанная и не изведанная. За любым таким проявлением «заботы» скрывается вполне реальное опасение за имущество или интерес, который был и в данном случае.
Джейсон уже задумывался о том, как ограничить утяжку корсета, при этом не делая его менее удобным для носки. У него появилось пару идей, которые он рассмотрит в дальнейшем. А сейчас нужно было продолжать следить за разговором. Ситуацию и итак уже расшатанную психику Бёрна спасало то, что уже тем более не нужно изображать из себя того, кем он не является.
Стук заколки заставил его опустить голову вниз. Он машинально поднял ее, задержав в руках и рассматривая. Редкая, изысканная, как и сама Герцогиня, вещица. За одну такую большинство женщин продали б душу Дьяволу, а эта может разбрасываться ими.
- Располагайте мной, Герцогиня, - он вновь слегка поклонился и направился вслед за ней. – Это не стоит Вашего беспокойства. Для меня промокнуть не столь большая проблема.
Дождь за окном продолжал идти, усугубляя отнюдь нерадостное расположение духа. Хотя сейчас бы Бёрн с радостью остудил бы свою голову, пройдясь неспешно под дождем. Не будь, он, конечно, на приеме и в официальной одежде, которую, честно говоря, жалко портить, потому что она единственная приличная в его гардеробе. И не потому, что денег не хватало, а потому что не было нужно.
Но он не знал особняка барона, и поэтому ему приходилось лишь послушно и молчаливо следовать за Герцогиней, скрывая свой интерес.
«Что же она задумала?»

Герцогиня вела его прочь из зала, из шумного общества, сплетен и взглядов в спину. С каждым шагом Джейсон невольно начинал чувствовать облегчение от того, что никто более не будет осуждающе качать головой и шептаться за спиной, прикрываясь фальшивыми улыбками.
Он послушно шел за женщиной, не стесняясь смотреть по сторонам и в открытую разглядывать убранство дома – такое же пафосно-дорогое, как и напыщенность барона. Он не понимал, зачем пытаться запихнуть в одно помещение вещи, которые даже для него, человек, не разбирающегося в стилях и каких-либо тонкостях, казались разными, несочетаемыми. Все вместе выглядело дорого, но пошло.
Джейсон поморщился, окидывая взглядом очередной не вписывающийся в обстановку светильник, и перевел взгляд на женщину, что гордо и с достоинством шла впереди. Ее спина была полностью закрыта, не позволяя любопытному взору углядеть ни малейшего участка белоснежной кожи. Механик бездумно уставился на эти цветы, которыми была украшена ее прическа.
Но вот Герцогиня вывела их в оранжерею или как там это правильно называется у господ аристократов. Джейсон с чисто научным интересом взирал на растения, собранные здесь. Многочисленной расцветки, яркости, цветущие и нет, испускающие тонкий запах или же совсем лишенные его – все они создавали ощущение того, что ты попал в сказочный лес. Вот только Бёрн взирал на это великолепие с полнейшим равнодушием. Его ничуть не привлекли ни лилии, ни розы, ни более простенькие фиалки. Больший интерес вызвало скорее то, почему не работает фонтан, призванный привносить в общую атмосферу спокойствие и уют. Быть может, его отключили из-за дождя, полагая, что воды и так предостаточно в эту ночь. А может, он просто был сломан.
Но как бы ни хотелось разобраться с этой проблемой, внезапно взволновавшей его, он все же пришел сюда не за этим. Для него до сих пор оставалось некой загадкой, зачем они проделали весь этот путь. Вернее, даже не так: что ждала от него Герцогиня, ведя в уединенное место, которое, при этом вовсе не являлось таковым – прозрачное стекло, которое куполом окружало сад, создавало лишь иллюзию скрытности. По сути, любой неожиданный прохожий с другой стороны мог бы увидеть все, что здесь происходит.
Джейсон положил на подвернувшийся по пути столик заколку, которую до сих пор держал в руках – она мешала ему, да и женщине, скорее всего, была уже не нужна.
Вокруг витал странный аромат, заставлявший испытывать непонятное томление, сейчас совсем ненужное. Но к счастью, Герцогиня, заметившая это, открыла окно, впустив свежий воздух. Она так и замерла там, подставляя лицо бушующей погоде за окном.
Сейчас она напоминала птицу в клетке, которую выпустили полетать по комнате, а за стеклом жил своей жизнью свободный мир – такие же птицы, как и она, пусть не облаченные в шелка и парчу, не носящие драгоценностей на своей хрупкой шее, но свободные. Она стояла, слабая, но не сломленная, и наслаждалась этими мгновениями свободы, впитывала кожей ее дуновение.
Отчего-то это тронуло Бёрна. Он ощутил странный укол – ему не было ведомо то, что ощущала эта женщина. Он, свободный от рождения, выращенный свободными людьми, был в разы счастливее чем эта женщина, обладавшая богатствами мира.
Джейсон тихо подошел к ней и встал рядом, смотря на дождь, разбавляющий тишину сего места негромким стуком.
- Как вы правильно подметили, прибыльное дело, - он перевел взгляд на ее пальцы, выстукивающие определенный мотив. Даже в этом, в звуках, она шла наперекор судьбе.
«Сильная, - он на мгновение прикрыл глаза. – И гордая».
- Для меня без разницы, что за механизм нужно создать. Главное, что это механизм, - он посмотрел на нее совершенно спокойно. Его мораль и свобода во взглядах позволяла не то, что говорить о сокровенном, но и вполне себе создавать подобное.
Она продолжала стоять, отдаваясь порывам ветра, трепавшим ее волосы, и глядя на пряди, развевающиеся на ветру, Джей отчего-то испытал острое желание вплести в них свои пальцы. «Это неожиданно», - стоило признать. Не то, чтобы он не испытывал плотских желаний, коим подвержены все люди. Но особой потребности в этом у него не возникало. Он мог бы вполне обойтись и без столь близкого контакта с людьми.
Но иногда, вот как сейчас, определенные желания заставляли его вспоминать о том, что сам он человек, а не машина.
- Я жажду подробностей, Джейсон.
- Только в обмен на ответ на мой вопрос, госпожа, - он усмехнулся. – Я расскажу Вам то, что Вы хотите, но потом Вы ответите, прав ли был я насчет корсета.
Порыв ветра добрался и до него, взъерошив приглаженный волосы, и Бёрн, сам пятерней взъерошил их, избавляя от несвойственной им и ему гладкости. Он сделал шаг назад и так же спокойно, как до этого говорил о своих творениях, расстегнул фрак и снял его, избавившись от надоевшей одежды. Тонкая улыбка возникла на его лице, когда очередной порыв ветра прошелся по его коже. Приятная на ощупь ткань оказалась в его руках, и Джейсон, осмелев от отсутствия свидетелей, подошел к Герцогине вплотную, набросив свой фрак на ее плечи.
- Вы можете простыть, - просто пояснил он свой жест. – А что до вещиц…первой был подарок для одного знакомого на свадьбу.
Они тогда напились – в тот же день, когда Робинсон, сияющий, как медный чайник, сказал, что он женится на своей Адель, за которой увивался больше года. И вот, с дичайшего похмелья выяснилось, что она любит лилии, и что Джейсон – безумный механик, обещавший подарить что-то интересное и необычное на их свадьбу.
- Это выглядело как цветок, как бутон лилии, если не знать секрета. Был механизм, позволяющие раскрывать лепестки, - они не только раскрывались, но и поворачивались, образуя идеальный бутон и идеальную лилию. – Так что никто особо и не понял, в чем вся суть. Лишь только жених.
Которому, собственно, Джейсон и намекнул об истинном применении цветка. Он тогда сказал что-то вроде «сия вещь имеет не одно применение», и Роб смутился, а Адель не поняла, какое именно, наивная душа.
- Боюсь, сейчас цветок пылится где-то за стеклом, - механик усмехнулся. – Я удовлетворил Ваше любопытство, Ваша Светлость?
Он все еще ожидал ответа на свой вопрос.

Она прикоснулась к его волосам, и Джей в ответ слегка наклонил голову, как кот. Не то, чтобы ему было приятно или нет, но просто забавно наблюдать, как больше вольностей позволяет себе Герцогиня, будучи вдалеке от провожающих каждый жест взглядов. Но прикосновение не было долгим, и Бёрн лишь посмотрел в ее глаза в ответ. Он не знал, что видела она там – пустоту или нечто большее. И вообще не знал, можно ли увидеть в чьих-то глазах, этих линзах, которые, по слухам, являлись ни чем иным, как отражением души.
Джейсон мог представить, как собеседник распознает изменение настроения по жестам, выражению лица. Но по глазам – что по ним можно прочесть? Лишь интерес и зависимость от освещения.
- Это научный интерес, если хотите, - он поморщился. В его мыслях и намека не было на шантаж или что там еще принято у этих аристократов. «Могла бы и прямо сказать, что не мое дело», - он был недоволен таким положением вещей. Джей терпеть не мог всех этих закулисных интриг, увиливаний и игры в «кошки-мышки» - они быстро приедались и наскучивали. Скажем прямо, у него не было ни желания, ни времени понапрасну допытывать женщину. В общем-то, это ее дело: принять своевременную помощь или свалиться, как все глупышки, в обморок. Он пытался помочь, и раз этот несвойственный и редкий его душе порыв отвергли, то пусть так и будет.
«Делать мне больше нечего, чем упрашивать ее, - он хмыкнул, позволив не ответить на ее расспросы о заказных вещицах. Видимо, это было табу, запретной темой для разговоров в высшем обществе. – Глупость какая. Они не могут сказать о своем здоровье, но вовсю смакуют подробности чьих-то похождений».
Он был раздражен непониманием чужого поведения и это выражалось в сощуренных глазах, который смотрели куда угодно, но не на женщину.
Бёрн привык к тому, что в Интеграле женщины запросто могут не только говорить о нижнем белье, но и шутить на скабрезные темы, не строя из себя недотрог. Простые люди обходились без правил приличия, без этих рамок, которые установлены кучкой богачей. Им было глубоко плевать на похождения особо любвеобильного барона или графа, и только глупые дурочки, которых, естественно, не брали в Интеграл, могли копаться в чужом белье. И то, это не было постоянной и интересной темой – у каждого была своя жизнь, свои заботы, работа, в конце концов.
А эти…знали ли они вкус жизни? Зажатые в рамки, как в корсеты, они проводят все время в глупых, бессмысленных разговорах, будучи не в силах вырваться из той клетки, в которой существуют.
Да, Джейсон понимал, что у всего есть свои плюсы и минусы, и его положение тоже не дает безграничной свободы и независимости – он работает на Интеграл, какая уж тут независимость. Но все же он думал, что лучше не владеть благами, недоступными другим, чем тратить свое время на безделицу.
Он с безразличием слушал ее слова о терпении, подойдя к ближайшему дереву, ветка которого колыхалась над его головой в нескольких десятках метров. Это было молодое дерево, сорт которого был выведен в лабораторных условиях. Его ствол был насыщенным бордовым, а цветы, распускающиеся по весне – нежно розовыми. Сейчас, в начале сентября, оно еще сохраняло свое светло-зеленое великолепие, и Джейсон с удовольствием провел по стволу ладонью, ощущая шершавость коры.
- Цветы этого дерева используются в парфюмерии, - невпопад сказал он. – А еще их добавляют в чай. Говорят, они придают сладость.
Джейсон повернулся к ней.
- А что насчет Вашего призыва к терпению…Господь с Вами, Герцогиня. Меня не интересует Ваше тело, - он криво усмехнулся, немного иронично, и его ирония была направлена прежде всего на себя. – Я только надеюсь, что вы захватили нюхательную соль, и она у Вас под рукой. На тот случай, если я все же окажусь прав.
Он не стал раскрывать все карты, что был бы не прочь поближе рассмотреть ее чудесную кожу, провести по ней и волосам пальцами – почему-то ему казалось, что черные локоны будут жесткими и неподатливыми.
Но большее ему не было нужно.
- Вы спрашивали насчет заказов? – теперь его внимание привлек невзрачный на вид цветок, который был на самом деле плотоядным. Джейсон подался вперед, рассматривая реснички на чашечке и, забавляясь, провел по ним пальцем. Лепестки цветка дрогнули, шевелясь, и мужчина убрал руку. – Что ж, были и такие пожелания. Один господин заказывал овчарку для себя и любовницы. Обычная машина, удовлетворяющая плотские утехи. Могла выделять смазку и афродизиак – в зависимости от того, чем наполнить половой орган собаки.
Он заметил, что отошел уже на приличное расстояние в ходе своих исследований сада, и поэтому вернулся обратно – это было уже верхом неприличия. Но, честно говоря, цветы интересовали его сейчас больше, чем женщина, что вела себя в лучших традициях аристократок.
- А еще можно было регулировать через пульт управления скорость и силу проникновения. И знаете, дополнительно он заказывал некоторые насадки на орган робота, - Джей весело усмехнулся, вспоминая и графа, и его заказ. Граф любил молоденьких дурочек, а вот простота ему претила. Видимо, простой секс и многочисленный любовницы не могли удовлетворить извращенных фантазий мужчины. – Это был один из самых простых заказов. Хотя в этом и минус подобных роботов: в них не заложишь большой ряд функций.
Однако собаку можно было использовать и как обычного питомца. С ним хлопот намного меньше, чем с настоящим животным. Да и живут роботы дольше. А такие вот функции – вполне себе приятный бонус.
Раскат грома пронесся по саду, заставляя стекла дрожать. Дождь превратился в ливень, и запах озона распространился по помещению. Джейсон недовольно цокнул и отвернулся от окна. Он бы сейчас с удовольствием испил пару чашек чая с этими самыми цветами, укутавшись в плед. «Нужно что-то теплое», - он сжал руки, разгоняя кровь.
- Пожалуй, - мужчина, будто что-то вспомнив, потянулся к цепочке от часов. – Уже почти полночь.
Ночь была потрачена впустую – он мог бы прийти домой, заварить кофе и хотя бы что-то почитать. А вместо этого приходилось быть здесь и ощущать неудобство.
- Жаль.
Он уставился в окно, размышляя, утихнет ли буйство стихии в ближайшее время и, если нет, предложат ли им остаться в доме на ночь.

Он отвлекся в своих мыслях всего на мгновение, но именно за этот небольшой промежуток времени успело случиться многое.
Джейсон обернулся, когда она уже оседала на пол – он кинулся к женщине, ловя ее у самого пола. Еще б немного, и она бы ударилась о твердую дорожку. «И на этой бы прекрасной коже остались бы синяки», - отстраненно, как в тумане, мелькнула мысль и тут же исчезла, унося сожаление и взращивая гнев, который бушевал сейчас в нем, подобно пламени.
- Черт побери! Вот же упрямая! – он не сдержал гневного оклика.
Ее волосы черной волной рассыпались по плечам, белоснежным рукавам его рубашки. Будь это другой момент, он бы с наслаждение зарылся в эту волну цвета воронового крыла, любовался бы тем, как выразительно контрастирует эта тонкая кожа с жесткими черными локонами.
Но сейчас она была так болезненна бледна, что мысли о красоте отходили на второй план.
«Твою ж! Вот идиотка», - он поморщился, быстро перевернув ее спиной к себе. Руки, привыкшие работать с мелкими деталями, быстро расстегнули ее платье. Он не ощущал волнения, он чувствовал дикое раздражение, выливавшееся вовне в его чертыханиях и более, чем нужно, резких движениях. В его голове был четкий алгоритм того, что он делал: расстегнуть платье; снять его и еще несколько слоев ткани, что находились поверх корсета, к черту, не заботясь о том, что станет с этой бесполезной тряпкой; взять заколку, имевшую довольно острые края и как раз подходившую для того, чтобы поддеть ею веревку, что скрепляет края корсета. И, наконец, ослабить его.
Только сейчас он позволил себе выдохнуть, невольно расслабляясь. Теперь ей ничего не грозило, но все же нужно было привести ее в сознание.
Джейсон перевернул ее вновь лицом к себе, зарывшись на мгновение в темные локоны и коротким, ласкающим движением пройдясь грубыми пальцами по нежной коже, постепенно возвращавшей естественный цвет. Сейчас, потерявшая сознание, она казалась юной, слабой и крайне беззащитной. Куклой, она была похожа на куклу. Прекрасную, ожившую куклу с ключом, что в раз потеряла весь завод.
Мужчина вздохнул, притянув ее к себе крепче – он собирался отнести ее на ближайший диван и уложить. А еще отыскать эту чертову соль, которую, как обычно, нет под рукой, когда это нужно. Он отцепил каркас, придающий форму платью, уже не испытывая того гнева, что раньше, хотя раздражение все равно оставалось – оно колючим сгустком засело внутри.
Женщина была довольно легкой для него – в самом деле, он таскал детали и потяжелее. Джейсон, аккуратно прижимая ее к себе, боясь навредить ее обнажившейся хрупкости, донес герцогиню до диванчика и бережно, как хрустальную статуэтку, уложил. Он немного терялся всякий раз, когда приходилось иметь дело с живыми телами: они все казались слишком бледными, будто стоит лишь сильнее сжать, и они сломаются.
Бёрн хотел было уже вернуться за ее одеждой и своим фраком, чтобы хоть чем-то накрыть ее, но она не пустила. Она потянулась к его лицу, и он замер, не зная, что делать.
- Джеймс? – видимо, все это кого-то ей напомнило.
- Тсс, тише, - он тяжело вздохнул, будто ему пришлось исследовать осколок, а не разбираться с перетянутым корсетом, который довел женщину до обморока. – Все хорошо.
Вот только не было ничего хорошо. Он не был Джеймсом, он был всего лишь Джейсоном, который внезапно испытал непонятную горечь. «Это не я должен быть сейчас рядом с ней», - настойчиво крутилось в голове.
Он не испытывал ревности. Он не испытывал почти ничего – только звенящую пустоту.
- Я сейчас вернусь. Подожди, - он позволил себе эту вольность. Тихие слова должны были успокоить ее, но он не знал, услышит ли она их и как отреагирует.
Джейсон закрыл окно – ветер за окном разбушевался настолько, что растения сада теперь трепетали от него, как прутья, грозя сломаться при очередном порыве. Возможно, часть из них не сможет оправиться от стихии, и будет загублена белоснежной рукой.
«Все это так хрупко. Эти взращенные растения, люди, живые, хрупкие создания», - в этом была своя, особая красота, которая могла умереть при первом неосторожном порыве ветра – так, сгорала бабочка, подлетев к огню. Красиво жила, красиво умирала.
Бёрн подобрал всю одежду и вернулся к женщине, молчаливо и аккуратно, стараясь невзначай не касаться кожи без ее разрешения, укрыл ее платьем, а сверху – своим фраком. Все остальное он аккуратно подложил ей под голову, создав своего рода подушку.
- Вы пришли в себя? – он, совершенно не заботясь ни о своем костюме, ни о том, как все это выглядит со стороны, сел перед диваном, смотря на нее с озабоченностью и сомнением. – Признаться, я не понимаю этого. Зачем вы, женщины, так мучаете себя, дабы понравиться мужчинам? Скрываете свое тело под слоями ткани, причиняете себе неудобство, стараясь выглядеть естественно?
Он, забывшись в своих мыслях, неосознанно провел тыльной стороной ладони по ее щеке.
- Зачем все это? Истинная красота обнажена. Кожа, волосы, глаза, родинки, вены – все, что вы прячете, все это и есть красота, - он выдохнул, убрав руку, словно обжегшись. – Прошу прощения. Мне не следовало это говорить.
Он хотел произнести это холодно, бесстрастно, но получилось все так же устало и слегка печально.
Рука невольно взъерошила огненную шевелюру, и из него вырвался смешок. Только сейчас до него стала доходить вся ситуация: они одни в саду, она почти что обнажена, а он лишился фрака. Любой, кто случайно решит проследить за ними, застанет вполне двусмысленную картину.
- Почему вы не дали помочь себе раньше? – спросил он, смотря сквозь стекло на то, как мощные нити дождя покрывают конструкцию, как ветер треплет листву, срывая листья и меняя направление водяных потоков. Мир казался слишком маленьким: он был заключен здесь, под стеклянным куполом. И они в нем были вдвоем с герцогиней.
И это было ужасно и прекрасно одновременно.

Она медленно приходила в себя, и он мог наблюдать за этим процессом вовсю. Сейчас, когда она плохо контролировала себя, смена эмоций была видна на ее лице – идеальная Герцогиня наконец-то сбрасывала свой покров холодности, становясь просто женщиной. Живым человеком.
Она махнула рукой, и Джейсон обратил к ней взгляд. В ответ на слова он смерил ее возмущенным взглядом, который должен был означать что-то вроде: «Я? Да как Вы могли такое подумать! Чтобы я, кто распинался тут только что про корсеты и их бесполезность, желал для женщин подобного?»
Но потом понимание и усталость накатили на него – и столь замедленную мыслительную реакцию он смело списал на остатки эмоций, которые минуту назад бушевали в нем.
- Быть может, вы правы, - выдохнул он. – Это и впрямь жестоко.
Он презрительно хмыкнул, выражая тем самым свое отношение к этой проблеме и тем, кто ее создал. Да оружия пыток не так жестоки, как одежда, лишающая на часы возможности свободно дышать.
Он вспоминал свою мать, которая по роду профессии почти всегда щеголяла в штанах. Она делала это с гордостью, совершенно свободно. Улыбчивая, нахальная, бросающая вызов устоям общества, принуждавшим женщин носить кринолин и корсеты, она размашисто, совершенно не по-женски, с задором и особым кокетством шагала по улицам. И именно за эту дерзость и вызов ее полюбил механик Бёрн. В нем, Джейсоне, было много от нее.
Он с детства смотрел на свою матушку, свободную, легкую, видел других женщин и не понимал, как они могут быть иными. Почему другие такие рыхлые, такие коренастые, некрасивые, постаревшие? Почему они тяжелые, уставшие, больные?
Только позже, повзрослев, Джейсон стал понимать всю правду этого мира. Он видел эту грязь, это несоответствие общей развитости мира и внешнему виду простых работяг, вызывавшее диссонанс в голове парня, и в его сердце зрело нестерпимое желание изменить действительность. 
Быть может, не заинтересуй его так наука, он бы стал политиком, юристом или просто революционером. Но его страсть нашла другое применение, что, наверно, было лучшим исходом для всех.
- Вы правы. Не воротишь, - ему стоило лишь удивляться тому, как быстро в ней вернулась женщина светская. – Пожалуй…все ответы являются верными.
Бёрн не обращал никакого внимания на смену обращений, будто так и было нужно. В общем-то, как он говорил ранее, ему было абсолютно все равно, как его будут называть и кем считать. Сомнительно, что что-то могло измениться за пару часов.
Он смотрел на нее, а она глядела в окно. Невольно он проследил за ее взглядом – было слишком темно, чтобы что-то разглядеть, но, кажется, постепенно все затихало. Джей засмотрелся в окно, и очнулся лишь тогда, когда ощутил прикосновение к своим волосам.
Удивление и непонимание отразилось на его лице. Он не ожидал столь смелого и прямолинейного поступка от Герцогини, от женщины в конце концов.
«Неужели ты думаешь, что она заковала себя в траур, пренебрегая своими плотскими желаниями? Дурак ты, Бёрн, наивный дурак», - вот что мелькнуло в его мозгу, в то время, как на своих губах он ощутил прикосновение чужих, более мягких и податливых.
Хмель к тому времени полностью отпустил его, и он прекрасно осознавал, что сейчас происходило. Устало выдохнув, он поддался порыву Герцогини, ощущая лишь легкий интерес – желание не было привычным чувством для механика.
Он притянул ее к себе за талию, все так же аккуратно и бережно, как и раздевал ее мгновение назад. Рука зарылась в эти жесткие, непослушные волосы, и Джейсон углубил поцелуй, пройдясь языком по ее нежным губам и проникая внутрь. Впрочем, он быстро прервал поцелуй, отстранившись от нее.
Мужчина убрал руку с ее талии и волос и провел пальцами по ее скулам, погладив и задержав ладони на ее лице. Он серьезно и внимательно посмотрел в ее черные, бездонные глаза.
- Я не смогу Вас полюбить. И физическое влечение мне чуждо, - он на мгновение прикрыл глаза, пытаясь сформулировать мысль правильнее. – Вернее, это не самое важное для меня.
Он убрал руки от ее лица и, взяв ее ладонь в свою, поднес к губам и запечатлел поцелуй, как сделал подобное до этого на глазах толпы.
- Подумайте над этим, - он слабо, немного виновато, улыбнулся, но потом его голос стал уверенней. – И я поразмыслю над вашей проблемой с корсетом. Можно установить регуляторы, которые не позволят бечевке затянуть каркас больше, чем нужно. Но для этого мне нужны Вы. Вернее, Ваш прекрасный стан.
Последние слова были вновь произнесены с легким задором и вызовом. Его губы растянулись в ухмылку, такую же каверзную, как и само предложение. И пусть в нем не содержалось какого-либо подтекста, но это не мешало Джейсону забавляться.
- Я помогу Вам одеться? – полу-утвердительно спросил он. – Конечно, я не сделаю этого лучше, чем Ваша прислуга, но все же, я честно попытаюсь. Особенно, если Вы будете меня направлять в том, как и в каком порядке все это стоит надевать.
Джейсон выглядел спокойно и даже как-то добродушно, хотя на самом деле слои ткани вызывали в нем легкий испуг.
Но разве может его сломить страх перед тканью, когда он привык работать со сложными механическими конструкциями?

Он не понимал, как она относилась к нему. Но также не понимал и того, что сам чувствует к ней: мимолетное желание обладать ею, которое изначально было продиктовано интересом и алкоголем, сейчас затихло, хотя некий интерес к этой женщине все равно остался. Да, безусловно, она была красива, по-своему привлекательна и крайне загадочна. Но этого было мало. Он не мог ее полюбить. Да и кого-либо в принципе – единственная его любовь имела металлический корпус и искусственный интеллект вместо мозга, в чем была ее прелесть и неоспоримое совершенство.
И от этой неопределенности Джейсон терялся. Он не любил неясность, не любил, когда что-то было непонятно. В его мире все должно быть просто, явно, особенно человеческие отношения и эмоции.
Она ущипнула его за щеку, и он еле сдержался, чтобы не показать язык, как это делают вздорные мальчишки, каким он и оставался в душе. Но вместо этого он лишь поморщился, не очень-то радуясь такому жесту. Кем он был для нее? Наглым юношей? Вздорным ребенком?
Бёрн вздохнул, решив не занимать голову вопросами, на которые сам не найдет ответов. А спрашивать о таком пока было рано. Да и ему было все равно, кем она его считает – главное, что он сам думал по этому поводу. А он пока ничего не думал. Отказывался думать.
- Конечно нужны, - он ответил на ее предыдущую фразу, как обычно запомнив из всего, что говорил собеседник, только то, что было нужно ему. – Я и не говорю, что не нуждаюсь в Вас. Напротив, скорее, я был бы крайне рад продолжить наше общение, даже если оно будет связано лишь с работой.
Он внимательно следил за ней, когда она вставала, пытаясь понять, остался ли риск того, что собственное тело подведет женщину, и он будет вынужден вновь ее ловить у самого пола. Кажется, она была обеспокоена тем же, что было совсем неудивительным.
- Не обещаю нежности, но аккуратность – вполне, - он хмыкнул, ловя одежду, которая совершенно возмутительным образом спадала на пол, обнажая ее ладную фигуру, которую нужно было показывать, а не прятать. Но увы, общество пока не было готово к столь смелому повороту в моде – на женщин в брюках до сих пор могли глянуть, как на парий, обозвав парой-тройкой отнюдь не приятных прозвищ.
Он подал ей руку, помогая переступить через вещи, все еще не доверяя ее телу.
- Сорочку? – он удивленно поднял бровь, с некоторым недоверием и откровенным скепсисом смотря в ответ. – Я сразу признаюсь, что не знаю, в каком порядке все должно быть, и уж точно не хочу это все запоминать. «Потому что мне оно не надо», - мысленно добавил он про себя. Ему и впрямь не нужно было знать порядок слоев ткани на женщине, да и не хотел он запоминать столь бесполезную информацию.
- Ну и может мы все же для начала отрегулируем этот идиотский корсет? – мужчина кивнул, указывая на болтавшийся корсет. – А потом разберемся с остальными? И я искренне надеюсь, что Вы не станете меня путать, потому что мне в самом деле все равно, в каком порядке что должно идти.
«Главное, чтобы она опять не свалилась в обморок», - он тихо фыркнул, совершенно бесцеремонно разворачивая ее к себе спиной. Его руки легли на ее плечи, мягко, почти ласкающе поднимаясь наверх к основанию шеи. Джейсон ощущал гладкость и мягкость под своими пальцами, и если бы был котом, то непременно б заурчал.
Он бы хотел сохранить это ощущение, но это было невозможно. Хотя в его силах было напоминать себе это чувство прикосновения к чему-то столь приятному.
А руки продолжили свое движение – он собрал копну ее волос, на мгновение наклонившись и вдохнув аромат, исходящий от тела герцогини – он был цветочным, таким же приятным, как и все остальное в ней – а потом аккуратно перекинул их ей на грудь, чтобы они не мешали.
Корсет сейчас был свободен, но и дураку было понятно, что оставлять его в таком виде было неправильно.
- Я его просто утяну так, чтобы он хотя бы не хлопал. Если вдруг сделаю больно, смело говорите. Или пинайте, - он тихо засмеялся, чуть утягивая шнуровку корсета с редким сосредоточением. Нужно было следить, чтобы не сделать больно женщине, сохраняя баланс между затянутостью и свободой. С непривычки это было непросто.
Наконец Джейсон отстранился, довольно осматривая свою работу – все было аккуратно, нигде ничего не торчало.
- Отлично, - он довольно улыбнулся, вновь повернув женщину к себе лицом, придерживая одновременно за талию, чтобы она не упала, и рассмеявшись под конец. Он вертел ее, как хотел, будто она и впрямь была куклой, но уже живой. – Итак, что теперь?
Он доверчиво взглянул на Герцогиню, ожидая указаний.
Правильных указаний.
- И как мне можно к Вам обращаться? По имени? – он протянул руку к ее волосам, выделяя прядь и накручивая ее на палец, а потом поднял глаза на ее лицо, выпуская волосы из своего плена. – Не то, чтобы я не мог продолжать придерживать этикета, но все же…
«Все же после всего это как-то глупо», - Джей вообще не любил этот чертов этикет и официоз, и поэтому стремился избавиться и от того, и от другого при первой же возможности.

Глядя на нее, он впервые жалел того, что лишен способности чувствовать другого человека, поддаваться эмоциям, душевным порывам, страстям. Будь он не такой бесчувственный, будь он пылким, страстным, его голову б сейчас не занимали алгоритмы, построенные на догадках. Он бы не заботился о приличии, о том, что они окружены стеклом, который создает ощущение открытости – напротив, ему бы все это казалось пикантной остротой, создающей подходящую атмосферу.
Будь он другим, более человечным, его бы встревожил тот тонкий аромат, что распространился по саду. Цветочный, будоражащий запах непременно увлек бы его, заставляя желание вспыхнуть в груди и теле, и ведомый этим чувством, Джейсон бы наплевал на обстановку, на неловкость ситуации, на ее двойственность, на слухи и взгляды, которые потом поползут, стоит им выйти вдвоем, не убрав улик связи. Нет, мистера Бёрна вовсе бы не занимали столь формальные, далекие вещи – он бы напирал, подчинял, сломил волю женщины, что столь понравилась ему.
Он бы овладел ею неотвратимо, дерзко, немного наивно и горько-сладко.
Но если бы Джей был таким, он не был бы Джейсоном Бёрном. Он был бы обычным человеком, лишенным гениальности, имеющим пороки, желания, утопающим во всей этой мишуре, в этом пестром и мрачном мире аристократии и золота.
Нет. Он не был готов променять свой талант, свои умения механика, интуицию ученого, жажду исследователя на простые человеческие желания и эмоции. Ни одна женщина, ни одно богатство не стоило этого.
Механик улыбнулся, услышав ее похвалу и согласно кивнул в ответ на идею разложить все вещи. Но как только было произнесено ключевое слово «чулки», взгляд невольно заскользил по ее обтянутой корсетом фигуре, бедрам и бледным ножкам, которые ранее были обтянуты тонкой тканью чулок, что сейчас болтались самым вызывающим образом.
- Чулки, говорите, - он совершенно спокойно, будто делал подобное сто раз до этого, опустился на одно колено перед женщиной. – Держитесь за мои плечи.
Он аккуратно, даже с некоторым трепетом, взял ее точеную ножку своими грубыми руками и поставил себе на колено. Ладони заскользили от ступни, увенчанной симпатичными маленькими пальчиками, вверх до тонкой щиколотки, аккуратным икрам, коленке. Он неспешно разглаживал ткань с таким сосредоточием, будто прилаживал детали механизма. Пальцы собирали тонкую материю, чтобы после выпустить ее, натянув.
На мгновение он остановился, дойдя до изящной коленки. Подавшись порыву, который был более направлен на то, чтобы подразнить женщину, заставить ее желать его, ненавидеть в какой-то степени, раздражаться, он склонился к коже и оставил поцелуй на коже. Маленькая шалость, произведенная совершенно невозмутимо. Будто так и нужно.
Джейсон впервые не понимал себя, не отдавал отчета тому, что делает. Почему его одолевают эти странные порывы? Почему он хочет сорвать с нее не только одежду, но и маску, что она носит, обнажив самое сокровенное – душу?
Зачем он хочет сломать ее, эту прелестную куколку, такую сильную, такую слабую?
Задай кто ему эти вопросы, он бы не смог найти ответы. И не хотел бы.
Джейсон понимал, что не имеет никакого права играть с ней, даже если она сама этого хочет, но его беспринципная, эгоистичная натура заставляла его делать то, что он делает. И все его возмутительные действия объяснялись всего лишь интересом. Самым отвратительным, бездушным, поганым интересом исследователя. Именно это убивает несчастных лабораторных зверьков, именно это раздирает на части некогда живых существ. Этот самый интерес.
К Герцогине Джейсон испытывал именно это. Он хотел узнать, насколько она прочна, хотел понять, сломается ли она от того, что он затеял.
Он хотел увидеть ее, полностью обнаженную, телом, сердцем. А потом разбить все это вдребезги, уронить на жесткий, мраморный пол эту хрустальную статуэтку.
И снова собрать.
Джейсон Бёрн был страшным человеком, кто бы что про него ни думал.
Он оторвался от ее кожи, и его глаза, ставшие на удивление темными, долго взирали на нее снизу-вверх.
- Софи, - выдохнул он и вновь опустил взгляд к ее ножке. Пальцы продолжили свое движение, медленно подбираясь все выше и выше, доставляя наслаждение и мучая. Он ощущал теплоту ее кожи, даря ей в ответ свою прохладу.
Он ждал, когда она сорвется.
Первый чулок был закреплен – это не было сложным делом. Джейсон выпустил из рук ее ножку, надев на нее туфлю. На очереди был второй, и на этот раз стоило придумать что-то более смелое.
Все то же спокойное сосредоточение читалось на его лице, когда он повторил манипуляции и со вторым чулком. Вот только коленка осталась без внимания губ – вместо этого он запечатлел недолгий поцелуй на внутренней стороне ее бедра, чуть выше колена.
Но вот тонкая ткань оказалась там, где нужно, и теперь прочно держалась, не сползая.
Мужчина поднялся с колен.
- Ваши глаза похожи на обсидиан. Драгоценный обсидиан, - он протянул руку к ее лицу и провел пальцами по точеному овалу от виска к подбородку, мимолетно, будто невзначай, прикоснувшись к губам. На его собственных блуждала полуулыбка, глаза был поддернуты поволокой, будто сейчас он находился не здесь.
«Бесчувственный!» - кричали одни.
«Жестокий!» - рыдали другие.
«Человек ли ты? Ты монстр! Я ненавижу тебя за то, что ты не любишь», - они молили, умоляли, тянули к нему руки, но стоило ему прикоснуться, отталкивали. Они любили его и ненавидели.
Что же станет с ней, с этим прекрасным обсидианом? Будет ли она кричать ему в лицо те же правдивые слова? Будет ли она страдать?
- Что ж, попытка упорядочить все это кажется мне наилучшей в данной ситуации, - он собрал все вещи и аккуратно стал раскладывать их на диванчике. – Хм. Их несколько больше, чем представлялось мне.
Он обернулся к ней, странно улыбнувшись.
- Это забавно, одевать женщину, а не иначе. Но все бывает впервые, не так ли? - его лицо приняло озадаченное, задумчивое выражение. - Так с чего же нам следует начать?

«Я не забуду», - мысленно ответил Джейсон, в ответ лишь согласно хмыкнув и кивнув. Он прекрасно понимал, что среди этой толпы шакалов, которое представляло это самое высшее общество, нужно постараться не делать столь опрометчивых ошибок. Да и зачем ему подставлять себя и женщину, что вполне могла стать его спонсором? Он же не дурак, в самом деле.
На своих плечах мужчина до сих пор ощущал ее прикосновения, когда пальцы сильно сжимали рубашку и кожу. Она должна была быть распалена – но увы и ах, он имеет дело не с наивной, невинной девочкой, а с женщиной, мудрой и привыкшей повелевать. Она с самого детства, должно быть, училась этим приемам, призванным скрыть истинные чувства и поддерживать образ добропорядочной леди.
Он не верил ее жестам, и потому не придавал им особого значения. Напротив, это жеманство раздражало его, ведь он не хотел видеть игру, кокетство. Нет, он жаждал добраться до ее сути, понять, из чего она сделана, может ли радоваться, как обычный человек, простым вещам, которым наивно радуются другие, стоит им лишь остановить свой шаг и предаться мгновению. Он хотел бы видеть, как ее глаза загораются неподдельной радостью, как она искренне плачет, смеется, кричит так, что срывает крышу, надрывая горло до хрипоты, бьет его, не так, как она делала это там, на виду у всех, а искренне, вложив всю страсть, всю свою душу в замах прелестной ручки и хлесткий, намеренно больной удар.
Он хотел бы сломать эту маску, за которой она прячется всю жизнь и которую по привычке демонстрирует ему.
Но все это будет потом, а пока стоило банально разобраться с этим гардеробом, который оказался вовсе не таким уж простым делом. «Так, надо мыслить логически. Хотя это же женщины, о чем я. Но все же, какая-то логика в этих вещах должна быть», - вопрос только в том, какая и как ее понять. Впрочем, Бёрн искренне надеялся на помощь Герцогини. «Софи», - мысленно поправил он себя. Нужно было привыкать звать ее так, а то с него станется и выкать. Хотя, на его взгляд, это не было проблемой.
Джейсон почти пропустил ее слова мимо ушей, сосредоточенно размышляя о том, что в каком порядке должно идти, но на счастье, женщина выдвинула вполне рациональное предположение о юбках.
- Не думаю, - задумчиво взъерошив свои и без того негладкие вихры, произнес Бёрн после некоторой паузы. Он повернулся к Софи и оценивающе окинул взглядом ее фигуру, не обратив особого внимания на жест, призванный вызывать вполне определенное волнение, а после вновь посмотрел на разложенные вещи. – Быть может, это?..
«Кстати, что это вообще?» - он взял в руки одну из нижних юбок, имевшую более простой крой. По своей форме она была более узкой, чем подъюбник и другая юбка, а посему не могла никаким образом одеваться поверх них.
Все эти игры в «одень куклу» вызывали у Джейсона, как всякого представителя мужского пола, нестерпимое желание не разбираться вовсе во всем этом тканном великолепии, а призвать на помощь пару-другую слуг и с облегченным выдохом оставить свою женщину на них. Сейчас, растерянно рассматривая неизвестную деталь одежды, он выглядел крайне забавно – пожалуй, в таком состоянии его редко когда видели.
- Ладно, все же я надеюсь, что мы не проторчим здесь всю ночь, пытаясь понять, как все это одеть на вас, - он нервно рассмеялся и подошел к женщине ближе. Такая перспектива его отнюдь не радовала, хотя он не был прочь провести больше времени наедине с Софи. Но уж точно не за одеванием. И она все еще должна была ему танец, даже если ее мнение было иным. «Ну или другая прекрасная девушка будет должна мне танец», - все же он приехал сюда развлекаться, пусть его затащили и не совсем по своей воле. Так за чем же дело стало? Ах да, за одеждой.
Джейсон дождался, пока Герцогиня поднимет руки, тем временем собирая простую ткань в своих руках, как делал это ранее с чулками, а потом мягко опустил ее на стройный стан, потянув вниз и разглаживая.
- Что же дальше? – он задал этот вопрос скорее себе. – А если…эта вещица?
Механик подошел к Герцогине с подъюбником, одевая и его. Количество вещей с каждой манипуляцией уменьшалось, что не могло не радовать. Осталось лишь три вещи, порядок двух из которых был весьма понятен: вторая юбка шла поверх надетого сейчас подъюбника, а платье – в конце. «Следовательно, лиф надевался на вторую юбку», - Джейсон улыбнулся, радуясь, что, возможно, разгадал этот небольшой секрет женского белья. Впрочем, говорить об окончательной победе над одеждой было рано: оставались еще непонятные пояса, которые должны были одеваться либо на лиф, либо под него. Но пока механик не хотел думать об этом – вместо бесполезных размышлений он подошел к Софи со второй юбкой и провел все те же, знакомые манипуляции.
- Что ж, надеюсь, пока все идет в том порядке, в каком должно быть, - он беспомощно оглянулся на оставшиеся части туалета и обреченно вздохнул. – Прекрасная, вы и так выглядите достойно, быть может ну его, это платье?
Он тихо рассмеялся, покачав головой на собственную шутку, невольно повернув голову к окну. Дождь за окном постепенно затихал, как и ветер, что ранее трепал ветви деревьев, которые стучали по стеклу. Совсем скоро дождь прекратится, погода затихнет, позволив гостям разойтись по домам. Идея прогуляться потом казалось ему все более привлекательной – ему следовало хорошенько обдумать все, что происходило и будет происходить сегодня.
- Однако с этим мы разобрались. Что же насчет всего остального?

У них не все шло хорошо, и это периодически заставляло Джея задумываться о правильности проводимых им же манипуляций. Но все же он пока справлялся с поставленной задачей, и судя, по молчанию Грецогини, весьма неплохо справлялся.
Руки продолжали свое дело: каждый раз он сминал ткань своими руками, чтобы в следующее мгновение дать материи распуститься, подобно цветку. Все больше слоев одежды оказывалось на Софи, при этом ее стан оставался так же тонок, а сама она казалось все более хрупкой с каждым новым слоем одеваемой одежды. Может быть, в этом и была задумка нынешней моды: создать ощущение беспомощности женского пола, которое вызовет у каждого приличного джентльмена ярое желание помочь несчастной, защитить и оберегать до конца своей или ее жизни.
Ну и что греха таить, это было практично и в какой-то степени красиво. Все эти складки, собранные в нужных местах и добавляющие легкости одеянию – дамы в пышных платьях казались цветами, распустившимися, привлекающими. Они манили мужчин, этих не менее пестрых шмелей, приманивая запахом, видом и разнообразными жестами. Опустить взгляд, прикрыться веером, намеренно поддаться, чтобы потом убежать, изобразить обморок, притворно возмутиться, раскраснеться в негодовании или в смущении – тысячи жестов, доступных этим лисам; он успел на них насмотреться.
Со стороны все это выглядело смешно, забавно и даже нелепо, но только для тех, кому это не предназначалось. Очаровываемые же летели, как мотыли на огонь, не только понимая эти жесты, но и подыгрывая в ответ.
К счастью, его это не интересовало – Джейсон всегда довольствовался ролью наблюдателя, изучая поведение великосветского общества. Обычно он старался быть незаметным для дам, предпочитая уделять внимание их мужьям, заводя весьма выгодные контакты. Впрочем, иногда и он изображал увлеченного такими уловками мужчину, если видел выгоду в интересе, что к нему проявляли. Но подобное было скорее исключением, нежели правилом.
Но Герцогиня была другой. Давно он не вспоминал, что и сам является человеком, участником жизни.  Это был тот редкий случай, когда взаимный интерес сочетался с выгодой.
Джейсон усмехнулся на ее фразу о женитьбе, лишь псевдоразочарованно цокнув и покачав головой.
- Для меня было бы честью стать вашим супругом, но увы, как вы и сказали, я не подходящая для этого кандидатура, - и статус или чье-то мнение не был превалирующей проблемой. – Ленты и лиф? Что ж, не так много.
На самом деле он ни черта не знал о том, что делать с этими лентами, куда их приматывать и зачем, мать вашу, они вообще нужны! И если с разными юбками все было как-то ясно, то с лентами, которые представляли собой лишь куски ткани, совсем нет.
Джейсон вздохнул, вторя Софи, хотя причины их вздохов были разными. Он попытался понять, что именно нужно делать и как, но лишь с третьей попытки, ему удалось понять, что нужно обматывать.
Он старался делать все осторожно – обматывать кожу сложнее, чем просто нацепить пару сорочек и юбок. Но пальцы все равно невзначай норовили прикоснуться к нежной бледности, задержаться на миг, оставив воспоминание о легком прикосновении. Он не делал это намеренно, по крайней мере, это не было его целью. Но казалось, руки жили собственной жизнью, и Джесйон лишь потом мог понять, что он делает.
«Черт! - он выдохнул, прикусив губу, когда лента соскользнула с того места, где должна была быть. – Идиотские куски ткани».
Но вот и с ними было покончено. Казалось, это было самой сложной частью всего действа. Все остальное теперь выглядело как сущий пустяк, каким и являлось.
То, что одевание не было легким и для самой Герцогини, Джейсон понял по ее жесту: как только лиф был застегнут, она, подобно кошке, что мирно спала, свернувшись в клубок, потянулась и даже замурчала, чем вызвала улыбку у механика. Она явно наслаждалась столь незамысловатым движением, принесшим облегчение ее затекшим мышцам.
«Забавно», - подумалось ему. Софи и впрямь напоминала кошку, черную, хищную кошку, которую называли пантерой. Но, пожалуй, более домашней – или же то была иллюзия?
Его желание видеть ее на воле, такой, какая она есть, росло с каждым ее движением, с каждым проявлением характера и свободы.
- Да, только платье, - он повернулся к самому драгоценному из этой горы одежды, которая сейчас находилась на женщине. В его руках это платье казалось мешковатым, нелепым, но он был абсолютно уверен, что стоит лишь ткани оказаться на ладном теле Софи, как оно вновь приобретет нужный вид.
Он аккуратно одел на женщину отнюдь недешевое платье, расправив его так, как оно должно было быть. С некоторым сожаление Джейсон выпрямился, стараясь запомнить то, как скользит ткань между пальцами – отчего-то это успокаивало. Он рассеянно осмотрел Софи, подмечая, что ее прическа совершенно испортилась: цветы были безвозвратно утеряны, как и заколки, коса растрепалась, и непослушные локоны покрывали плечи. Эти своевольные темные пряди манили его так сильно, что он не замечал взгляда, которым одаривала его Герцогиня.
Его руки тянулись к этому смоляному полотну, и он в очередной раз за сегодняшнюю ночь подался искушению, пропустив пару прядей сквозь пальцы – но то было мигом: он быстро осознал, что делает и с сожаление убрал руку.
- Что ж… - начал он, но не закончил. Их время наедине подходило к концу, и нужно было возвращаться в зал, где все еще играла музыка, которая была слышна даже здесь. Он не замечал ее, ведь раньше было не до этого. Но сейчас, когда странная, напряженная тишина повисла между ними, все звуки становились отчетливей.
О чем она думала? Он не хотел с ней расставаться, но чего хотела она?
Джейсон неловко улыбнулся, и улыбка его вышла неопределенной и неискренней, а от того быстро угасла. Он вновь взъерошил свои волосы, пребывая в растерянности. Но быстрая мысль, подобная иголке, заставила его собраться, отринув все сомнения.
- Танец, я прошу у Вас танец, прекрасная. Все же я помог Вам с корсетом, - он отошел на пару шагов и поклонился, как того требовали приличия, а после протянул ей руку ладонью вверх, приглашая.
Он надеялся на то, что она согласится и подозревал, что так оно и будет, ведь до сих пор она не заикнулась об уходе.
- О чем Вы думаете? – спросил он, невольно понизив голос. – Но прошу Вас, ответьте честно, или же молчите в ответ. Я не хочу слышать уловок. Мне интересны именно Ваши мысли. Мне интересны Вы.
Он притянул ее к себе за талию, прижав, кажется, ближе, чем того требовали приличия. Да и черт с ними! Сейчас они одни, и лишь зеленые жители сада видят то, что здесь происходит.

Джейсон бывал на подобных приемах слишком редко, чтобы точно знать, как обстановка царила сейчас в зале. Но полагаясь на собственный опыт, он думал, что все уже банально надрались, и теперь вели себя так, как хотели, списывая некоторое нарушение этикета на выпивку. Да-да, во всем виноват алкоголь, конечно же. Вот только ему сейчас некого винить, кроме себя самого.
Этот вальс был таким же пошлым и несовершенным, как и все то, что должно было происходить сейчас там, в основной зале. Но они, окруженные лишь прозрачным стеклом, были лишены «счастья» созерцать вакханалию аристократов.
- Увы, я не настолько благороден и щедр, чтобы отказаться от возможности потанцевать с Вами, Софи, - он иронично ухмыльнулся, но вскоре его лицо приобрело более спокойно выражение. Он ощутил прикосновение ее тонких пальцев к своей ладони, и невольно обратил взгляд на тонкое запястье с выступающей косточкой – будь они в другом месте и в другое время, он бы непременно провел пальцем по этой очаровательной выпуклости.
Его просьба осталось безответной, и это вызвало лишь очередную усмешку. И впрямь, о чем он думал, когда спрашивал ее о столь личном? Впрочем, он дал ей это возможность молчать, если она не может раскрыть свои думы. И ее молчание было честнее в тысячи раз, чем надуманная и высказанная ложь.
Джейсон на мгновение прикрыл глаза и склонил голову, показывая, что принимает и уважает ее решение – сейчас это было наилучшим выходом. Пожалуй, он бы и сам затруднился бы ответить на подобной вопрос. Или же сказал бы о хрупкости ее рук, которые он мог бы вполне обхватить лишь двумя своими пальцами?
Ткань платья шуршала в такт движениям. Шаг вперед, один шаг в сторону, затем назад и снова в сторону – они неспешно кружились по саду, окруженные цветами. Неровный ритм мешал сосредоточиться: в его голове звучала своя музыка, более правильная и идеальная, нежели та, что играла за дверью. Этот вальс, сыгранный от всей души незнакомого пианиста, эхом звучал в голове Бёрна – этот же вальс любила его матушка, напевавшая замысловатый мотив во время прогулок, укачиваний перед сном, внезапного танца дома. Он помнил, как его некогда молодые и по сей день свободные родители, слыша знакомую мелодию, застенчиво улыбались друг другу и кружились, кружились, кружились.
Механик заметил улыбку на лице женщины и ответил своею. И пусть суть их улыбок была разной, но жест был одним и тем же.
Он отстранил ее от себя, чтобы через мгновение притянуть обратно. Танец продолжался, тело само действовало, отказываясь подчиняться разуму. Вот она кружится вокруг своей оси, а вот ее рука снова на его плече. Танец…он был похож на игру: шаг вперед и два назад, отпусти – верни обратно.
Постепенно музыка сходила на нет, приближая миг расставания. Джейсон с некоторым сожалением слушал стихающие неровные звуки. Что ж, скоро и им предстоит расстаться, это было неизбежно.
Будто прочитав его мысли, она сообщила об отъезде. И желании встретиться вновь. «Что творится у нее в голове?» - он позволил своим губам сложиться в полуулыбку, задаваясь этим вопросом уже второй раз.
- Вы правы. Что ж, Вы всегда можете прийти ко мне, если Вас это не смутит, - он все так же держал ее в своих объятиях, не выпуская, но и не начиная нового танца. – Мой дом находится в конце улицы…
Он сказал ей адрес, и неловкая тишина повисла между ними. Он не хотел ее отпускать, но и в то же время понимал, что время пришло. Дождь совсем закончился, как закончился и вальс. Скоро и полька, которую все так же портили разошедшиеся музыканты, тоже подойдет к концу, а с ней, возможно, и сам прием.
- Вам пора идти, - вздохнул он, утверждая, а не спрашивая. Это было нормально, что почетный гость уйдет раньше, и невольно это станет сигналом для остальных, что пора завершать сие мероприятие. – Нам лучше не показываться вместе перед этой сворой, верно?
Он не так хорошо знал все тонкости общения, принятого у аристократов, но ему хватило ума сообразить, что их одновременное появление вызовет лишь новые пересуды и слухи. Особенно, учитывая их нынешний, весьма неаккуратный внешний вид. К счастью, подобное безрассудство, скорее всего, пройдет мимо как гостей, так и хозяев, которые находились не в лучшем состоянии.
- До встречи, прекрасный обсидиан, - он позволил себе притянуть ее обратно и поцеловать в лоб, а потом отпустить и поклониться, выразив уважение и извинение за свои слова, действия и спешку.
«А мне надо обо всем подумать», - он вернулся к окну и открыл его, задумчиво смотря вдаль. Он не хотел видеть, как она уйдет. Пускай, все будет выглядеть так, что она просто исчезла, растворилась в ночной тьме, а с ней и эта ночь, которая уже казалась миражом.
Пускай все будет лишь сном.